Epress.am Новости из Армении
Зритель любит сепаратизм, в том числе и за то, за что любит детективы или любовные романы – за бесценную радость безнаказанной сопричастности. Ему не нужны нюансы, он предвкушает экшен на расстоянии, с которого совершенно не интересна разница между Барселоной, Тирасполем или Джохар-галой, которой некоторое время незаметно для мира называл себя суверенный Грозный. Кто станет слушать, что даже Карабах и Абхазия – два разных сепаратизма, не говоря уж о Южной Осетии и Приднестровье?
Но они все хотя бы из одной главы антологии сепаратизма – постсоветской, в эпизодах которой в разных пропорциях перемешалось много компонент из одной и той же лаборатории ядов. Но и здесь результаты получались (или, к счастью, иногда не получались, как, скажем, в Балтии) настолько полярными, что лишь от слепой любви к русскому миру можно углядеть в Донбассе хоть что-то похожее на Приднестровье, не говоря уж об Абхазии. Хотя, чего там, есть на свете живые люди, которые без улыбки слушают про то, что Каталония вышла из того ящика Пандоры, который Запад взорвал в бывшей Югославии.
Зритель любит сепаратизм – и за эту прямоту подхода тоже…
В Каталонии на глазах пишется история про слова, которые не поспевают менять свои первоначальные значения. Мир не рушится, он просто меняется быстрее, чем его удается описать. Каталония и Абхазия имеют право считаться похожими, пусть и в параллельных пространствах. Пересечения возможны, но в форме представления Джульетто Кьезой интересов Южной Осетии в Европарламенте.
В сепаратизме главное – позиционирование. Если ты себя ощущаешь национальным государством в его традиционном этническом варианте, – добро пожаловать на войну за нерушимость границ. Для приличия надо напоминать, что главное, конечно, люди, живущие на территориях, за которые ты готов положить половину населения по обе стороны будущей границы, но подданные эту вынужденную деликатность поймут правильно, и все недосказанное про чемодан, вокзал и Рокский тоннель будет самым доходчивым образом сказано и объяснено.
При том что на самом деле этнического государства уже тоже, по сути, нет, с чем можно было бы себя поздравить, если бы на его месте появилось бы что-то более современное. Не появилось. Только инерция затухающей традиции, куда-то вбок от трассы, по посконным проселкам, вдоль которых все дышит былой уверенностью, что по-другому быть не может, и коль одна нация, то и один бог. Для гражданской нации маловато одних только граждан и гражданского общества, не хватает, оказывается, даже победы над бытовой коррупцией и курса в НАТО. Нужна власть, которая не побоится формировать национальный запрос на внутреннее перерождение – но и этого минимума не наблюдается. А в нашей истории даже те, кто считается либералами, решительно не замечают связи «ни пяди родной земли» и вечностью дома Алиевых.
Но и там, где сепаратизм – праздник и сбывшаяся мечта, так хотели свое государство, что оно тоже создается в той форме, в которой существует то, из которого удалось сбежать. Только еще уже тупик и еще железнее занавес, потому что кругом враги, да и друзья (а иногда даже братья) норовят за свою дружбу оттяпать последнее. В бывших метрополиях нет-нет да кто-то втихомолку что-то доверительно и скажет – про губительный премодернизм мышления, про пагубность обветшавших взглядов на вестфальский суверенитет, про изменение самой сути современного государства, у которого и признаки другие, и приоритеты. В бывших колониях даже намек о едином человечьем общежитьи подозрительна, здесь все, что происходит или не происходит на свете, имеет смысл только с одной точки зрения – за или против это их независимости, которая сама сводится лишь к системообразующей ненависти к врагу. Гетто – это не блокпосты на входе и выходе с полицаями и даже не образ жизни. Это еще и способ думать. Никто не мешает ездить по миру, нет блокады и запретов. Очень невысок потолок возможностей, но и это полбеды, потому очень невысок потолок потребностей, а без потребностей не бывает демократии, а только идейное гетто. Оказывается, если мир – это война, то и независимость – это смирение.Утративший территории мечтает о реванше и наказании, как плантатор, и желание от него сбежать свято и логично. Беда лишь в том, что сбежавший обречен строить примерно то же самое, но не получается даже того, что ему хочется видеть своим собственным национальным государством. Без посторонней помощи, отделив себя от мира, нынче не получаются хотя бы минимальной высоты потолки, а зачем без него в бурю даже самые мощные стены? Сепаратизм неизбежен в той же степени, в какой несовершенна карта мира, но перспективы его все более туманны, ибо в рамках идей о государстве как этнической территории больше ничего с нуля не построить – Косово не в счет, этот эксперимент по сотворению мира увлекателен, но он уникален – и по своей глобальной сути, и по немыслимым издержкам – и потому на серийное воспроизведение не рассчитан. В жанре «Patria a muerte!» можно выиграть войну за независимость, но построить ее больше не удается. Суверенитет в привычном романтическом понимании – ныне способ не построить государство, а загубить саму его идею.
Но мы о Каталонии. Каталонский случай будто специально придуман для того, чтобы доказать то, что знает любой грибник: нет ничего коварнее внешнего сходства. Слова не поспевают за меняющимся миром так же, как за эволюцией государства не поспевает написанная этими словами злополучная 155-я статья испанской Конституции, в соответствии с которой Мадрид намерен наказывать сепаратистов. Конечно, не Звиад Константинович, лишавший автономии Южную Осетию, здесь все с соблюдением автономного права, временно и с выборами через полгода. Но дело не только в отсутствии ответа на вопрос, что делать через полгода, когда каталонцы выберут себе парламент на зависть ичкерийскому. Дело в том, что и сама постановка проблемы будто бы та же, причем с обеих сторон.
Каталонцы, как положено, оперируют историческими обидами, все чаще вспоминая Франко. У Мадрида импровизаций на эту тему не больше, чем у всех тех, кто был в этой роли до него: то есть, про то, что закон есть закон, а государство – это территория. Лукавость ситуации в том, что, в отличие от наших широт, здесь все уже давно догадались: все, что осталось от суверенитетных былин, – это фольклорные праздники, сборная по футболу и немного права принимать на сотню меньше беженцев, чем соседи, и этого, за отдельными, порой принципиальными исключениями для современного европейского государства совершенно достаточно.
Суверенитет ныне — это, по сути, вопрос финансовых отношений, в которые Каталонии все придется с кем-нибудь вступать, не с Мадридом, так с Брюсселем – если, конечно, Луна изменит свою орбиту и Брюссель согласится замечать суверенную Барселону. А все разговоры о независимости – дань исторической мечте, конечно, красивой и стоящей того, чтобы выйти на площадь. Игра слов на деньги. Может быть, на очень большие деньги.
Новое государство не выстраивается с виду совершенно одинаково, что в Абхазии, что в Каталонии. Только в Абхазии оно не получается. А в Каталонии оно просто не нужно, потому что достаточно лишь правильно назвать то, что есть. Сепаратизм в наших краях – это неизбежный тупик после такого же неизбежного порой бегства, в котором в ожидании чуда только и остается упираться головой, не мечтая разогнуться, в потолок и уныло делиться опытом с каталонцами. На Пиренеях – это всего лишь кризис рассинхронизации реальности и описывающего ее языка. Как показывает практика, кризис неразрешим. Хорошая новость в том, что, в отличие от наших историй, этот кризис может совершенно не мешать жить, и можно спокойно ждать лет сто, пока все само собой рассосется или синхронизируется. Если, конечно, эту жизнь по неопытности или по ошибке-155 не испортить.
Вадим Дубнов
опубликовано на «Эхо Кавказа»