Epress.am Новости из Армении
В начале июня мы с Мэри поехали в Ерасх — крайнее село Араратской области на границе с Нахиджеваном. Мэри — художник, приехала исследовать сельское хозяйство советского периода. Вдоль реки Аракс находились хлопковые и рисовые поля, виноградники. На трудовые работы привозили сотни людей. Чтобы спасти почву от засоления, соорудили водоемы.
Я же отправилась туда смотреть на птиц. Не так давно узнала, что Армашские озера находятся на пути их миграции. Люблю наблюдать за птицами в естественной среде обитания. Глядя на них, я сосредотачиваюсь: появление птицы всегда неожиданно, и даже когда камера наготове, поймать ее можно только невооруженным глазом.
Ерасх — перевалочный пункт не только для птиц. Здесь проходит трасса Север-Юг. Село известно благодаря перекрестку с магазинами, бистро, заправкой. Вообще, Араратская область — место транзитное. Я сама родилась здесь, в селе Двин. Мне хорошо знакома дорога в Ереван, но что происходит на этих 30-ти километрах, не знаю.
Переходное состояние здесь усиливается конечной станцией железной дороги, продолжение которой через Нахиджеван в Мегри заблокировано со времен Первой Карабахской войны.
Местные говорят, что после Второй Карабахской 2020 года появилось ощущение, что дорога откроется, что 30-летний конфликт решится за один день. Вагон, которым перекрыли рельсы в Нахиджеван, убрали, открыли плотину, и цены на землю резко выросли.
Сейчас переговоры застопорились. В регион снова пришли холодные и горячие войны. Надежды на международные коммуникации иссякли․ Граница теперь выделяется военными сооружениями и национальными флагами. Ерасх получил статус приграничного села, что, помимо прочего, предполагает вовлечение международных инвестиций для строительства предприятий как гарантии безопасности. Приграничный бизнес освобождается от налогов.
Наш визит в Араратскую долину совпал со сбором урожая. С жителями деревень мы говорили в основном о том, чем плановое хозяйство отличается от рыночного. Сельчане жаловались, что остались один на один не только с природными катаклизмами, но и со спекулянтами, регулирующими рынок. Большинство местных продали земли крупным фирмам или винным заводам. Сельское хозяйство снова укрупнилось, но с одним отличием: у земли теперь есть конкретный хозяин, и крестьяне трудятся на ней как наемные рабочие.
Кнар Худоян
расшифровка видео
— У тебя было ощущение, что мы на границе? Особенно в Ерасхе.
— Было скорее ощущение, будто мы в центре мира. Но ходить и видеть рядом оборонительные холмы и окопы — странное чувство. Ситуация, когда думаешь «ну да, я иду, это обычная улица», но при этом у соседнего холма оборонительная функция. Эти горы — часть единого целого, но тебе говорят «здесь посты» или что-то такое, и как будто возникает какой-то разрыв, и ты не можешь идти дальше. Видимо, это и есть приграничное состояние.
— И почему здесь ты ощущаешь себя в центре мира?
— Не знаю. Мне кажется, центр мира должен иметь такой рельеф: сухой, скалистый. Он постоянно меняется в течение дня. В местах, где нет таких рельефов, картина та же, что днем, что вечером. Русские, когда завоевывали эти места, все время жаловались на то, что ландшафт постоянно меняется.
— Она движется.
— Знаешь, удоды редко попадаются.
— У нас в селе их много.
— Спугнуть? Поснимаешь ее в полете.
— Погоди, я хочу подойти ближе.
— Не бойся, она не взлетит, спокойно иди.
— Когда мирный договор уже почти подписали, убрали этот вагон, открыли туннель. Были те, кто хотел, чтобы дорога открылась и все подешевело. Когда поезда ходили, все было дешевле — и бензин, и солярка, абсолютно все. Но это теперь уже не обсуждается, как будто все закончилось. Об этом больше никто и не думает.
— Ведь хорошо же будет, если откроют. Если откроют, то и вагоны, например, из России и из других мест… промышленность заработает, страна разбогатеет. В восьмидесятые поезда работали: из России привозили все — и каменный уголь, и лес, все везли.
— Сырье с Арарат-цемента вывозили же, так? Золото у нас было… Все везли в Россию. Русские, дочка, все отсюда вывозили. Что русский нам оставил?! Тогда в основном грузовики работали, все, что мы производили, вывозилось в Россию, так ведь? В России и сбывали!
— Был постоянный движ. В те времена, при коммунистах, был поезд в Капан, Капан-Ереван в обязательном порядке. Баку-Ереван и обратно — тогда такое тоже было. Сейчас поезда не ходят, работает только Ереван-Ерасхаван. Дорога в Иран тоже здесь и в Сюник отсюда — все через этот узел: что называется, основное главное шоссе.
— Границ и всего такого не было тогда, вперемешку на равных ездили туда-сюда. Вот Садарак — азербайджанское село. В те времена мы с ними дружили. Я работаю в школе. Они приглашали нас в свою школу, а мы их к себе. Тогда такое, правда, было, мы ездили друг к другу, и дружба была. Представь, дядя мой работал на той стороне, занимался штукатуркой и облицовкой. Как-то говорит мне: Серож, а поехали в Садарак, я проставляюсь. И мы поехали в Садарак, к его другу, который бригадиром был. Доехали до ворот их дома, выбежали дети, стали звать: «мама, Агаси ами гялды» — «мама, папин брат Агаси приехал». Дядю моего звали Агаси. Его друг вышел к нам, попросил ждать у ворот. Пошел в хлев, притащил барашка, зарезал прямо у наших ног и пригласил в дом.
— Это всегда был аграрный район. Я работала в местном совхозе. Мы возделывали сады. Приходили, работали, в конце месяца получали зарплату. Проблем со сбытом не было. Мы не имели отношения к сбыту, не занимались опрыскиванием, орошением. Были мы и наша зарплата. Делали тюки, собирали виноград, косили траву, убирали сорняки. Это было нашей работой. Мы чувствовали себя спокойно, не переживали о том, что будет с виноградом, когда он созреет, кому его отдать, где сбыть. Это не было нашей заботой, этим занималось государство, бригадир, агроном, директор совхоза.
— А какие проблемы сейчас?
— Сбыт урожая. Мы в растерянности. Дети, вот, уехали, думаем, что делать, чтобы продать его.
— Что вам сказал водитель фуры?
— Что Ларс закрыт, приходите, мол, утром. Он имеет ввиду «не собирайте урожай, мы его все равно не возьмем».
***
— Я был бригадиром, было указание: Аралезский колхоз должен обеспечить 40 гектаров под помидоры. Сельское управление было, определяли посевную площадь, севооборот. А теперь — ну, какой севооборот на моем одном гектаре? Моей семье и помидоры нужны, и перец. Из-за этого сильно падает урожайность. Зачем обрабатывать землю в убыток? Помидоры по 50 драмов берут, арбузы по 100. Это еще хорошо, если арбузы по 100, бывает и по 40 драмов. Сколько нужно засеять, чтобы оплатить стентирование за 4 миллиона?
***
— Вы из Таперакана?
— Да. Таперакан — это бывший Кировский совхоз. Пока у нас только абрикосы, но хотим засеять и кукурузу, для этого будем фрезеровать землю. Это часть тоже наша, а вот здесь сад моего деда. Недавно тут все подожгли, теперь нужно заново сажать сады. Не знаю как пойдет. Я отдал себя земле, посмотрим, что из этого выйдет.
— А почему решили вернуться из России?
— По разным причинам. Но, если честно, из-за «Русской общины»․ Это такие культурные нацисты, ходят под Бастрыкиным, им там развязали руки.
— Откуда берете воду для орошения?
— Слышали про Сталинский канал? Иногда, когда вода нужна им, говорят, якобы кто-то там утонул и неделю не могут его найти. Я в это не верю.
— Перекрывают воду, чтобы вам не досталась или перекачивают в другое место?
— А вы как будто не знаете, что у Мука здесь поля [мук — мышь, прозвище местного олигарха, бывшего премьер-министра]? У Овакима вашего Абраамяна, управляющего церкви святого Ованеса. Все верхние поля принадлежат ему. Весь мир принадлежит им! Нам с тобой никогда не дадут там что-то вырастить. Одну только технику туда поднять — сдерут 500 000. И это еще без учета работы.
— А что они там выращивают?
— Все подряд: помидоры, перец, тюльпаны. Они все, что угодно, могут выращивать. У других таких возможностей и в помине нет.
***
— В исследовании ты ставишь целью понять свои корни, узнать, как жили, скажем, твои бабушки и дедушки?
— Это не столько про корни, сколько про понимание места, в котором я нахожусь, позиции, с которой говорю. Не хочу, чтобы все было сугубо о внешних влияниях. Они, конечно, существуют, но есть влияние внутреннее: откуда говорили мои родители, откуда — их родители, как известная, а чаще неизвестная нам история проявлялась в конкретной жизни, повседневности конкретных людей и как это менялось. И каковым было пространство. Мы часто воспринимаем пространство как некую данность, вот оно есть и было, но это пространство и природа менялись. Интересно наше представление о самих себе, и могу ли я взглянуть на все это с другого угла?
— Поэтому, наверное, желание укорениться, согласно мифологии, возникает в путешествии. Ты странствуешь, потом, как Одиссей, возвращаешься и уже по-другому воспринимаешь дом.