Ни пяди родной земли, а не люди на этой земле

Dura lex, или Причем тут Лапшин?

автор: Вадим Дубнов
опубликовано на “Эхо Кавказа”

— Суть криминального деяния блогера Лапшина, которое может стоить ему экстрадиции в Баку из Минска, по-прежнему туманна, да и весь сюжет выглядит от начала до конца неправдоподобным и нарочито бурлескным, как пачка разноязыких паспортов главного героя. Лапшин, говорят, посещал Карабах, и, хотя едва ли Баку запрос об экстрадиции аргументировал именно этим, остается только удивляться, каких персонажей и какой жанр выбирает случай для троллинга того, что достойно вполне серьезного исследования.

Впрочем, может быть, так оно и правильно.

Кстати, формально закона об оккупированных территориях в Азербайджане нет. Но от этого он еще легче взмывает ввысь как символ и знак. Это с формальной точки закон об оккупированных территориях – норма приличия для ущемленной метрополии, а его отсутствие – унизительный моветон и признание потери. С точки зрения политической метафизики – это Маркс и Фрейд, Брокгауз и Эфрон, и, конечно, кафкианский «Замок».

Казалось бы, ради чего репутационные риски и глобальные ухмылки в кулачок, на которые обречена жертва, превратившая свою жертвенность в национальную идею, как иные превращают ее в профессию. Мир, конечно, ей сочувствует, но он ведь тоже разрывается между святостью границ и политическим постмодернизмом и потому неофициально, просто из любопытства интересуется: а за какую именно победу добра над злом бьется потерпевший – за то, чтобы вернуть территории, или чтобы вернуть людей?

Ответа нет. Потому что ответ, увы, в таких историях известен. И он куда меньше, чем хотелось бы думать, зависит от политических пристрастий отвечающего, в других вопросах, возможно, вполне либерального. Вопрос «Казалось бы, причем тут Навальный?» звучит в этом месте совершенно логично, и вот почему.

Можно верить в свободу личности, жмуриться от вида гвардейской ленточки и защищать память Ельцина от памяти Михалкова. Можно спорить о 90-х и о нулевых, о Саакашвили, Пиночете, Трампе и даже Кастро, можно, помечая все это пространство нюансами, исходить из того, что это обязательно регулируется системой взглядов и группой политической крови. Но при этом вестернизированный критик свободной ДНР может мечтать о мире без чеченцев, обличитель Саакашвили и его фанат помирятся, когда вспомнят про абхазов, которые сами не знают, чего хотят, и даже в дружеской беседе бакинский коллега вполне демократических убеждений припустит в голос немного совершенно искреннего металла, говоря о тех, кто без спросу Баку ездит в Карабах.

Поначалу может показаться важным вопрос, в самом ли деле эти люди верят в то, что все вернется. Потому что в этом случае стоит им все объяснить, стоит им поговорить с теми, кто давно по другую сторону, кто ушел, у кого выросли дети и внуки, которые эпоху совместной жизни знают только по недобро написанным учебникам, – и все станет на свои места: метрополия все осознает и смирится, не тратя время и силы на иррационально-символическое. Но в том-то и дело, что тоска по утраченной целостности вполне по-своему прагматична. Границы должны быть восстановлены не для того, чтобы зажить в обновленном человечьем общежитье. Совсем для другого. Если абхазы не хотят возвращаться, значит, пусть вернется Абхазия без абхазов. Карабахцы могут быть свободны, только пусть освободят исконно азербайджанский Карабах. А грузины – Гальский район.

Такова логика, которую никто не скрывает. Почему же? Да, прежде всего, потому, что никто не видит в ней ничего постыдного.

Как легко было бы все объяснить постсоветскими травмами, недодемократией и прочим творческим наследием пролетарского дела. Но ведь и вполне продвинутые испанцы на каталонские изыски реагируют с поразительной схожестью: ни пяди родной земли, а не люди на этой земле.

Постмодернизм не спасает. Не спасают ни глобализация, ни захватившее все вокзалы и аэропорты мира космополитическое поколение тинейджеров со своими рюкзаками за спиной и сияющим от открытости миру взглядом наперевес. Не спасает даже гражданская нация, которая, еще не состоявшись, уже оказалась в этом смысле ничуть не более продвинутой, чем этническая. Жанр фан-движения с его «нашими-ненашими», барабанами, костоломами и кричалками един – что для бога, что для родины, что для «Манчестер Юнайтед», что, как в одном хорошем кино времен перестройки, для общества любителей Пушкина. Из примата этнической нации вырастает этнический национализм, из гражданской, которая просто стала государственной, – государственный. Кто с уверенностью скажет, какой лучше?

Идея овладевает массами, но вождь и учитель не стал уточнять, что материальной силой она становится не вообще, а для конкретного проекта. Для революции, бегства от империи, Олимпиады. Но массы легко привыкают к счастью единения, даже когда проект исполнен (или, наоборот, провален, что не так важно), а дело было хорошее, стало быть, кто осудит за то, что жизнь в борьбе продолжается. С границами же все еще сложнее, потому что государство, конечно, меняет свою суть, любой школьник подтвердит, и границы условны, и люди превыше территорий, все так. Но ведь совсем ни границ, ни государств никто же не отменял, свобода свободой, но Каталония – это Испания, потому что как по-другому никто по-прежнему не знает, и, стало быть, если против сепаратизма, то приходится жмуриться, чтобы снова не заметить и не услышать то, чего никто не скрывает.

Вместо либерализации коллективного бессознательного происходит, наоборот, его адаптация и модернизация для облегчения процесса оправдания того, что всей предыдущей логикой эволюции оправдывать не предполагалось. Оправдание востребовано, вот в чем вся штука. Теми, кому хочется голосовать за Навального и надоело отбиваться от нехороших подозрений – а Навальный по нынешним временам есть у каждого, у каждого свой и отнюдь не только в России.

Хотя, казалось бы, причем тут блогер Лапшин?