О романе, который азербайджанское общество проморгало

В своей знаменитой статье «Русский человек на rendez-vous» Николай Гаврилович Чернышевский, разбирая повесть Ивана Сергеевича Тургенева «Ася», приходит к выводу о моральной несостоятельности, неспособности к решительным действиям, внутренней ущербности современного ему русского мужчины (а именно от него и требуется эта решительность) середины девятнадцатого века. На этом основании Чернышевский выносит нелицеприятный приговор как обществу, порождающему этот тип мужчины, так и власти, культивирующей такое общество.

Невозможно не вспомнить Чернышевского, читая изданный недавно по-русски роман Сеймура Байджана «Гугарк» (русский перевод Фериджан Ярен).  Если очень кратко изложить сюжет романа, то он заключается в следующем: азербайджанский писатель и общественный деятель Сеймур приезжает в молодежный лагерь Гугарк в Армении на конференцию, влюбляется в армянскую девушку Ануш, и она отвечает ему взаимностью. Сеймур уезжает в Баку, и, после недолгой переписки, прекращает отношения, которые, для их продолжения, требуют от него решительных действий, перемены места жительства, новых объяснений с родными и друзьями относительно его позиции в армяно-азербайджанском конфликте. То есть, его любовь гибнет, как только сталкивается с препятствиями.

Как когда-то перед Николаем Гавриловичем Чернышевским, перед читателем «Гугарка» встает вопрос: а была ли любовь? Автор, вроде бы, отвечает на этот вопрос первыми же строчками романа: «Дни, проведенные в Гугарке, были самыми счастливыми в моей жизни. (…) Да и в целом, моя жизнь делится на два периода: до и после Гугарка.»  Правда, в тексте романа нет традиционного открытого признания, но много скрытых, косвенных, непрямых. Сеймур, после обильного возлияния в Тбилиси, звонит Ануш: «Линия работала очень плохо. Ужас. Я, под воздействием выпивки, сказал: «Ануш, я люблю тебя больше жизни.» Так читатель и не узнает, признался ли Сеймур в своих  истинных чувствах под влиянием алкоголя, или преувеличил их из-за выпитого?

Но даже если выпивка содействовала преувеличению его чувств, то на более сильные чувства герой в любом случае просто не способен. По крайней мере, роман не дает оснований предположить, что в прошлом у него когда-либо была более всепоглощающая страсть. Сеймур вспоминает о сорока днях, проведенных с другой девушкой, Галей, в Актюбе (в романе он назван Актобе, а в советское время был Актюбинском): «В 7 часов Галя возвращалась с работы домой. Мы выпивали кофе и отправлялись в постель. Потом шли в ресторан или в кино. Так я счастливо прожил сорок дней и сорок ночей. Не каждому человеку выпадает жить в счастье 40 дней. Потом Галю отправили в отпуск в город К. А я вернулся в Баку. Больше мы не встречались.» И, видимо, не переписывались, так как больше Галя в романе ни разу не всплывает.

Значит чувства к Ануш, скорее всего, были, но не было способности действовать на их основании. Да Сеймур и сам знает об этом. «Моя любовь никому не принесла счастья. Я любил для себя, для своего удовольствия. Жадно заглатывая их чувства, их радости и страдания, я лишь обеспечивал странную потребность своей души», —  пишет он армянской девушке в своем последнем письме, весьма напоминающем признания Печорина в его журнале. Однако, в отличие от Печорина, девушек и женщин Сеймур не завоевывает, не ищет, не дарит им цветы, не угощает шампанским, и даже не соблазняет. Они появляются сами из ниоткуда, и инициатива всегда за ними. Галя из Актюбе даже присылает Сеймуру деньги на дорогу к ней из Баку Потом они так же случайно и бесследно исчезают.

Жизнь как цепь происшествий

Сеймур называет себя любителем приключений, но его приключения большей частью из тех, что принято называть происшествиями. И потому, что по своему размаху они не дотягивают до приключений, и потому, что он их не ищет, а они с ним, или на его глазах, происходят. Сеймур не искатель приключений, он их созерцатель. Вот его попутчиком по купе оказывается мужчина с необыкновенным храпом, а в соседнем купе во время любовного акта умирает мужчина; поварихой в Гугарке оказывается дочь соседей-армян семьи Сеймура в райцентре, захваченном армянами, и так далее, и тому подобное. У экзистенциалистов есть понятия прожитой и непрожитой жизни. В этом противопоставлении непрожитая жизнь — это жизнь неосмысленная, неактивная, в которой человек предстает всего лишь пассивным получателем событий, которые от него не зависят и сопротивляться которым он не считает нужным или возможным. В этом смысле жизнь Сеймура и есть такая непрожитая жизнь, в которой от него ничего не зависит, жизнь происходит помимо его воли, и мимо. Его жизнь всего лишь цепь происшествий, он либо их объект, либо сторонний созерцатель.

Так же происходит и его любовь. Она вспыхивает случайно, и так же, по воле обстоятельств, гаснет при первых же препятствиях. Свою любовь Сеймур предает дважды: когда пишет своей возлюбленной, что не поедет в Тбилиси и еще раз, когда позволяет, хоть и неохотно, матери продать ее подарок: двух голубей, которые напоминали ему руки Aнуш. Экзамен на рандеву наш азербайджанский герой, как и русский человек по Чернышевскому, с треском проваливает.

Герой нашего времени

Сеймур, каким его изображает писатель, вообще довольно неприятный тип. Похоже, что Сеймур Байджан взял все, что можно сказать плохого о себе и, наверное, своих сверстниках и наделил этим своего героя и его друзей. Они «бездельники». В «Гугарке» бездельничать на значит просто сидеть без дела, нет, бездельничанье — это занятие, к тому же занятие требующее много сил, времени, а часто и денег, так как оно неразрывно связано с пьянством. В основном же бездельничать значит слоняться по улицам (по бульвару, который, на самом деле, является набережной), сидеть в кафе, проводить время в пустых разговорах. Что пили и чем закусывали — все это подробно фиксируется в тексте романа: водка, тутовая водка, кизиловка, домашнее вино и т.д. Подробнейшим перечислением напитков и закусок «Гугарк» напоминает одновременно «Три товарища» и «Москва-Петушки», только и напитки и закуски на несколько этажей ниже чем у Ремарка и на даже на несколько шагов ниже чем у Венедикта Ерофеева. Ни о каком хересе, даже молдавском, уже даже и не мечтается.

Деньги они не зарабатывают. Сеймуру присылает деньги друг из России, что-то вроде стипендии. Бездельничанью и приключениям-происшествиям в романе уделяется гораздо больше места, чем собственно любви. Можно даже сказать, что, хотя роман и начинается с Гугарка, большая часть его — это предыстория (или даже ряд предысторий), сопутствующие обстоятельства и события, казалось бы, не затрагивающие основной любовной интриги романа.  И, тем не менее, главное заключается как раз в них. Постепенно перед нами предстает портрет целого поколения, поколения ровесников войны и независимости. Поколения, травмированного войной и независимостью. Эта травма, по-видимому, и является причиной бездействия, духовной импотенции главного героя.

Изгнание из рая

Что же произошло такого в эти годы, в конце восьмидесятых начале девяностых, что подорвало характер героя на всю оставшуюся жизнь, сделало его нерешительным и неспособным к действию? Сеймур описывает время борьбы за независимость как общее помешательство и старается распространить его на весь Южный Кавказ, приводя цитаты из армянских и грузинских источников. И все-таки, убедителен он только по отношению к Азербайджану. Просто, именно азербайджанская разновидность «помешательства» Сеймуру и автору и ближе, и лучше известна, и понятна. Для вынесения его приговора именно азербайджанских свидетельств у него больше, и они весомее. Переломным моментом для Сеймура является не сама независимость, а изгнание из «района» (имеется в виду райцентр), в котором прошло его детство. Надо сказать, что рай для Сеймура, очевидно, не только место — райцентр — но и время — Советский Союз, когда советские солдаты призывали к порядку разбушевавшуюся толпу и были друзьями азербайджанским мальчишкам. Однако линия советского рая, хотя и присутствует в романе, не получает в дальнейшем полноценного развития и не имеет для автора первостепенного значения.

В изгнании из райцентра (советского детства) воплощается архетип изгнания из рая, после которого вся последующая жизнь становится проникнутой тоской и стремлением вернуться к состоянию quod ante, и сознанием, что такое возвращение и невозможно и, скорее всего, нежелательно. Эта тоска сковывает волю героя и погружает его в созерцательную апатию, почти Кьеркегоровское женственное бессилие.

Грехопадение

Но раз есть изгнание из рая, значит было и грехопадение? Хотя Сеймур приводит три случая, за которые ему стыдно, и этого случая нет среди тех трех, все же настоящим грехопадением является то, как он, поддавшись настроению ребят и не желая выделяться из толпы сверстников, еще совсем мальчиком, идет «изгонять армян» из района (райцентра?). Этим конкретным армянином, которого он «изгоняет» становится старик-сосед, популярный в квартале плотник Карапет с легкой рукой — сделанные им ящики для посылок всегда доходили до адресата. Когда его дочь-красавица приезжала из Баку, она всегда ходила гулять по городу с маленьким Сеймуром, соседским мальчонкой, чем тот бесконечно гордился. И вот сейчас, вместе с другими «бездельниками», Сеймур устраивает в доме старика погром и гонит его из дому, вместе с другими пиная его ногами. Или, точнее, другие устраивают погром, а он при этом присутствует, и, когда другие пинают, разок-другой пинает и он. Автор не пытается ни приуменьшить, ни преувеличить роль своего героя в этих событиях, он просто старается четко, точно, фотографически их воспроизвести. Так же фиксирует он и моральный запрет, и его нарушение: «в первый раз я поднял руку на человека старше себя».

В романе это происшествие, не такое уж значительное в контексте того, что творилось вокруг, до и после, становится ключевым, объясняющем весь последующий ход событий, отзывающимся и аукающимся постоянно в жизни Сеймура. Недаром дочь Карапета вновь является Сеймуру в лагере Гугарк в качестве уже изрядно постаревшей поварихи. Возможно, именно поэтому Сеймур и влюбляется в армянку, и поэтому же отказывается от ее любви.

Надо сказать, что всех этих выводов Сеймур не делает. Он просто живет и фиксирует все, что с ним происходит. Но все, что с ним происходит, все сложное композиционное построение романа, его образная ткань подводят к мысли об экзистенциальной вине поколения и о связи проблем этого поколения с его виной. В известной степени, Сеймур Байджан начинает там, где заканчивает Акрам Айлисли в «Каменных снах». Один из основных героев «Каменных снов», профессор-психиатр Абасалиев говорит о том, что азербайджанцам придется искупить свою вину перед армянами: «Бог не настолько забывчив, чтобы простить такую чудовищную подлость». Главный герой романа Айлисли умирает, подобно Иисусу Христу, искупая грехи своего народа. Главный герой Сеймура Байджана живет, подобно Алексию, человеку Божьему, своей жизнью искупая грехи, тоже большей частью чужие.

Девичья башня

Читая «Гугарк», трудно не вспомнить другой роман о любви представителей двух соседних народов. Это роман Алекпера Алиева «Артуш и Заур». Два любящих друг друга парня предпринимают попытку вырваться из связывающих их пут условностей своих, очень похожих, народов, и эта попытка заканчивается для них прыжком с Девичьей башни на мостовую. Их любовь и смерть — обвинительный приговор обществу, в котором они живут и умирают. Одновременно это и демонстрация той же самой слабости, от которой страдает Сеймур — они могут умереть, но не в силах поменять своей жизни. В «Гугарке» также есть сцена самоубийства юноши, бросившегося с Девичьей башни. Сеймур как будто примеряет на себя этот прыжок, и от него отказывается. И это как раз то, в чем Сеймур и Сеймур Байджан больше всего похожи: они живут, чтобы все это описать.

Сеймур и Сеймур Байджан

Автор сделал все, чтобы быть неразрывно слитым со своим героем. Их и зовут одинаково. Сеймур Байджан, похоже, иногда и сам забывает, что он и Сеймур в «Гугарке» — это не одно и то же лицо. И все же, они различаются в главном, в деятельности. Сеймур Байджан — активный писатель и общественный деятель, чье творчество и является активной и деятельной жизненной позицией. У Сеймура в «Гугарке» творчество остается за кадром, хотя и упоминается. Сеймур представлен пассивным созерцателем, бездельником, пьяницей и даже не верится, что он мог написать несколько книг, о которых упоминается в романе. Сеймур «Гугарка» — это alter ego Сеймура Байджана, каким он мог бы быть и даже, возможно, каким он себя иногда видит, но это не он, и об этом надо помнить.

Язык романа

«Гугарк» переведен на бакинский диалект русского языка и, хотя не те падежи, неверное словоупотребление (район вместо райцентр, этика в смысле правила приличия, и т.д.) поначалу очень раздражают, потом приходишь к мысли, что если бы роман был переведен прилизанным и правильным русским языком, он бы потерял часть своего колорита и своеобразия. Редактору и корректору надо поработать над русским текстом, но — без фанатизма, — пусть что-то из бакинского русского девяностых и нулевых в романе все же останется.

Скандал, который не состоялся

Сеймур Байджан вывел азербайджанца на рандеву, и тот испытания не выдержал, оказался импотентом в общественном смысле — ущербным и неспособным к решительному действию. Беспощадный обвинительный приговор вынесен как герою, так и обществу, его породившему. Роман должен был привести к скандалу, но обвиняемые не заметили ни обвинительного заключения, ни приведенных доказательств вины, ни даже речи адвоката. Азербайджанское общество роман проморгало. И это только еще одно подтверждение правоты автора и справедливости его обвинений.

автор: Алекс Григорьевс (на фото) — глава азербайджанского отделения Национального демократического института США (NDI)

оригинал публикации «Азербайджанец на рандеву» на Kultura.az