Не зарезали друг друга — уже миротворцы

Некоторых моих друзей по Текалинскому процессу, и молодых, и тех, кто жил еще в СССР, вторая карабахская превратила в рупоры военной пропаганды. Я слишком строг к тем, кто участвовал в наших проектах, и не могу игнорировать их отход от идей миротворчества. Что не так? — этот вопрос я задавал себе давно. И тогда, когда руководил сразу несколькими грантовыми проектами, и в 2015 году, когда стало ясно, что встречи в Текали не будут продолжены, — пишет правозащитник, руководитель «Кавказского центра миротворческих инициатив», координатор Текалинского процесса Георгий Ванян.

— Война-2020 закончилась (или прервалась), оставив после себя не только скорбь по потерянным жизням. Документ от 9 ноября, остановивший войну, обозначил трех людей, которые обрисовали некую картину будущего. И эта картина, я уверен, стала неожиданностью для большинства. При первом взгляде казалось, что в ней обозначен план перехода от войны к политическому диалогу — ведь есть обнадеживающий акцент на прагматичном интересе сторон. Казалось, вот оно, долгожданное принуждение к миру. Редкий конструктивный проект Путина: реализация его амбиций может принести какую-то пользу двум народам. Но с каждым днем приходит отрезвление.

И разочаровывает не только сохранение враждебной риторики. Разочаровывает бессилие людей доброй воли, которые заново пустились в плавание в мутной жиже, созданной провокаторами и пропагандистами.

Я не знаю точно, но могу предположить, что в Азербайджане так же, как и в Армении, создана странная обстановка, когда в принципе можно говорить о мире безнаказанно, но нет самого предмета разговора и нет возможности для действия. Те трое, что подписали документ в ноябре, уже третий месяц кивают на саперов и группы военных, которые ищут трупы. Они не дают никаких объяснений по другим вопросам, создавая информационный шум, покрывающий это молчание.

Идет консервация конфликта, Никол Пашинян и Ильхам Алиев не согласны друг с другом, несмотря на наличие подписей под одним и тем же текстом. Они “договорились”, выступая от имени своих граждан, гарантируя их подчинение… чему? Я думаю, что многим уже ясно, что подписанты намерены действовать по ситуации, и планы, которые у них есть – только личные, а не государственные. Они сами не представляют, как будет идти процесс урегулирования. Все будет зависеть от ситуации. И возникает вопрос, какое место в этой ситуации занимают люди, каждый, с армянским или азербайджанским паспортом, каждый человек, который независимо от паспорта, идентифицирует себя армянином или азербайджанцем. Каждый, кто игнорирует конфликт, или говорит о конфликте, какую роль он играет?

Ниже запись моей беседы с человеком, который не понаслышке знает, как обстояли дела в миротворческой грантовой сфере. Он один из тех людей доброй воли, у которых остается много вопросов. Интервью состоялось в начале декабря прошлого года.

— Что было не так с миротворчеством, могло ли оно спасти от войны и хоть как-то на нее повлиять? Что нужно было делать и чего не хватало?

Проблема миротворчества в подмене. В одном случае за миротворчество выдается любое гуманистическое проявление – фильм, очерк, репортаж, просто мнение или тост во время банкета. В другом случае, сам факт того, что армянин и азербайджанец встретились и не зарезали друг друга, считается миротворчеством. В третьем случае, миротворцами называют паразитов-мародеров, которые строят карьеру и обеспечивают личное благосостояние, имитируя некое действие.

Миротворчество как идея базируется на правах и свободах человека. Не коллектива, не нации, не этноса, а человека, отдельно взятого. Реальное миротворчество — это не что иное как правозащитная деятельность.

Государство крайне ограничивает своих граждан в получении информации о переговорном процессе. Государственная машина работает на внедрение тотальной национальной идеологии, шаг вправо, шаг влево – наступает кара. Государственная машина бездействует, не реагирует на проявления нацизма. Нацизм, расизм, фашизм, призывы к насилию, терроризму легальны в наших странах и не наказуемы в случае, если выбрана политкорректная “мишень”.

Государство ограничивает также свободу передвижения, свободу бизнеса. Государство не обеспечивает качественное образование, подчиняя гуманитарный сектор в школах и университетах решению сиюминутных политических задач. Могу дополнить этот список, но думаю и этого достаточно.

Миротворчество – это процесс выработки стратегии и тактики, это процесс планирования и реализации акций, которые должны изменить ситуацию. Я не устаю повторять, что в наших обществах заказ на мир не сформулирован. Человек только на индивидуальном уровне чувствует потребность в мире. Миротворчество должно оформить это, превратить в социальный заказ, и обеспечить продвижение этого заказа в политику.

— Столько лет на Южном Кавказе было множество миротворческих проектов, люди снимали кино, писали статьи, даже делали мультфильмы, и много-много говорили о том что нужно жить в мире. Но вот случилась война. Неужели все, что делали вы и другие люди по обе стороны фронта, – всё это было бессмысленно? Что вы думаете на этот счет?

Давайте сначала уточним вопрос о бессмысленности миротворчества, которое осуществлялось в период “замороженности” армяно-азербайджанского конфликта. Кино, мультфильмы, статьи создавались в наших странах не только в рамках миротворческих проектов. Любой творческий или аналитический продукт работал или на мир, или на войну. Для того, чтобы разобраться что и как было, и не повторять опять пройденное, ведущее к новой войне, нужно хотя бы называть вещи своими именами.

Как я понимаю, вы задаете вопрос о грантовых проектах, после которых оставался результат в виде фильма или статьи, и это, по задумке организаторов проекта, должно было способствовать примирению двух народов. Это была в большей степени заказная работа, но эти заказы не могли конкурировать с более мощной структурой государственной пропаганды в обеих странах. На результативные проекты выделялось слишком мало средств, их основные участники – журналисты, кинематографисты, писатели, художники – получали символические гонорары и нулевую защиту в случае неприятностей на родине.

Не мне рассказывать, насколько важна финансовая независимость для творческого человека или ученого, живущего на Южном Кавказе. Не мне рассказывать, как действуют военно-патриотические трибуналы в наших странах. Поэтому надо хотя бы сейчас честно сказать, что в подавляющем большинстве случаев так называемая “миротворческая продукция” не выходила за рамки “политкорректности”. Участники проектов прибегали к самоцензуре, которая стала второй натурой любого вовлеченного в такие проекты.

Были и исключения, и в этих исключениях есть смысл, в этих исключениях – культурная революция, необходимая для выхода из бессмысленного и варварского конфликта, который предполагает только войну до последнего, до полного уничтожения.

Искренние, думающие люди приходили в грантовые проекты и уходили молча. Надо было еще тогда разбираться, почему так происходило.

И второй важный момент. Лишь очень малая часть проектов была изначально нацелена на измеримый результат или вообще на какое-то действие. Несоразмерно больше финансовых и человеческих ресурсов уходило на закрытые/тайные конференции и семинары. Их участники, как попугаи, повторяли одно и то же в течение десятков лет, это трудно назвать разговорами о мире.

Несоразмерно больше финансовых и человеческих ресурсов уходило на создание региональных сетей, которые по задумке, должны были стать скелетом, оператором миротворческой деятельности. Они, по задумке, должны были действовать в унисон по обе стороны фронта, последовательно контактируя с властями и обеспечивая защиту тем людям, которые готовы работать для мирного разрешения конфликта.

На деле многолетние неправительственные партнеры стали мелкими копиями власти. Так же, как и наши президенты никак не могли согласовать и подписать мирное соглашение, так и эти представители так называемой общественно-политической элиты, не отказываясь от приятного “ресторанно-туристического” времяпровождения, успешно заводили в тупик гражданский диалог. Так образовалась паразитическая субкультура, которую принято называть гражданским обществом. Практически все НПО (социальные, правозащитные, экологические и т.п) и все СМИ (правительственные, оппозиционные) были вовлечены в подобные закрытые проекты. Чем именно они занимались, находясь за закрытыми дверями? Ничем. В этом и был весь секрет. В паразитизме.

Вместе с этим, все, что делали во имя мира люди по обе стороны фронта, именно отдельные личности, а не группы и организации, не было бессмысленно. Здоровое мышление не может быть бессмысленным.

— Я слышал от активистов-миротворцев, что без помощи или хотя бы без помех со стороны государства, работа их остается безрезультатной. Проекты, совместные фильмы не выходят на широкую аудиторию. Что вы думаете о таком мнении?

Не хочу никого обидеть, но это мнение спекулятивное. Снова должен напомнить о подмене. Если в проекте или в фильме нет языка вражды — это не значит, что этот проект или фильм миротворческий. Это просто проект, в лучшем случае — социальный, это просто фильм, в лучшем случае — социальный или художественный.

Продукт может считаться миротворческим, если в нем заложен элемент правозащиты, если в нем прямо обозначена проблема, и этот продукт имеет конкретного адресата. Какого именно результата ожидают миротворцы-активисты? Я не совсем понимаю. О какой широкой аудитории идет речь? И о каких конкретно проектах?

Для того, чтобы снять фильм или поучаствовать в проекте, не нужно быть миротворцем, достаточно иметь интеллект и ориентироваться в разнице подходов. В одном случае может быть заказ на мир, в другом – заказ на войну. Активист делает выбор, а бывает даже, что совмещает несколько заказов, работает то на войну, то на мир.

Бывает, что за участие в региональном проекте государство решает его наказать, бывает, что «миротворческий» фильм показывают на государственном телеканале. А широкая аудитория — это в основном уже умудренные люди. Они лишь следят, как меняются установки.

Миротворческая пропаганда все равно остается только пропагандой, если она не подкреплена реальным социальным движением.

Мишень реального миротворчества – это власть: парламент, правительство, правящие и оппозиционные партии, СМИ, все, кто бездействует в мирное время и ведет широкую аудиторию в пекло следующей войны.

— Вы смотрели азербайджанский фильм «Все к лучшему»? Если да, то помните о нем? Как он вам?

Я смотрел этот фильм слишком много раз. Я даже делал импровизированную озвучку этого фильма на русский и армянский на более чем 10 показах. С него мы начинали или заканчивали обсуждения “Альтернативного старта” — в Тбилиси, Ереване, Цхинвали, Сухуми, в приграничье Армении, искали новые форматы гражданского миротворчества, и это было 15 лет назад.

Это, конечно же, кинематографический шедевр. Гениальная режиссура, гениальная актерская игра, камера. И, по-моему, этот фильм, как и все стоящее в искусстве, опередил свое время. Если в 90-е это была смелая и даже циничная сатира, то в годы “глубокой замороженности” нашего конфликта, спустя 10 лет, “Все к лучшему” стал неким символом приспособленности к реальности.

Сейчас этот фильм в моем восприятии лучшая карикатура на миротворчество, а для других, наверно, лишь исторический реликт. В так называемых интеллигентских кругах и в Армении, и в Азербайджане в последние годы царил некий старческий маразм, уходящее постсоветское поколение, не только старики, но вполне энергичные люди среднего возраста, как бы “впадая в воспоминания”, стали объяснять тем, кто родился уже после конфликта, как все это было. Сплошная ложь и некая романтизация не только самого конфликта, но и прошлых миротворческих действий в контексте “борьбы за демократию”, привела к окончательному вырождению правды. И эта война, на которой погибли мальчики, стала итогом этой лжи.

Эта война показала, насколько все устарело. После этой новой войны уже не интересно, что и как было. Пародия Мустафаева уже не пародия. Уже нет того фольклорного конфликта, возникновение которого можно было объяснить по-разному, в меру своей фантазии, в меру выполняемого заказа. Теперь с этой новой войной все стало ясно. Почему оппозиция в Азербайджане поддержала войну Алиева? Почему революционер Пашинян отправил в мясорубку людей вместо того, чтобы заключить достойный мир?

Неужели еще остались вопросы? Ложь и приспособленчество – за эту роскошь интеллигенции расплатились своей жизнью солдаты.

Завтра, если так будет удобно, воинствующие националисты станут сладкими миротворцами. И все пойдет по кругу. Единственная моя надежда избежать этого — открытие границ, экономическая интеграция. Но чтобы так было, должны куда-нибудь исчезнуть эти паразиты.

— Также я слышал, на этот раз уже только со стороны азербайджанских миротворческих активистов, что им труднее призывать к миру в Карабахе, когда их сторона проиграла войну. Что победителям легче быть мирными и снисходительными. Не случится ли такой «обмен болью» между народами, что теперь за мир будет тяжелее призывать армянам? Не станет ли труднее и вам лично, будет ли, по-вашему, расти сопротивление вашим инициативам?

Конкретно мои инициативы поначалу вызывали помехи в “победившей” Армении, потом пошли репрессии, потом — прямой запрет. Но даже в этом случае находились азербайджанцы, которые упрекали меня в том, что своим миротворчеством я лишь закрепляю оккупацию азербайджанских земель. Находились также армяне, которые выражали мне поддержку, приписывая мне качества хитроумного и патриотичного дипломата, засланного в диалог с азербайджанцами, чтобы закрепить выгодный для армян “статус-кво”.

Пока есть деление на победивших и проигравших вероятность новой войны сохраняется. И если на этом строится послевоенная государственная идеология, это значит, что наши власти не исключают возобновления военных действий. Это объективная реальность, но не значит, что миротворцы должны оправдывать этим свой паразитизм.

О каком именно “обмене болью” идет речь? Речь идет об эмоциях? О манипулировании эмоциями? На уровне людей, на уровне человека нет “победивших” и “проигравших”. Есть участники боевых действий, погибшие и выжившие. Есть мирные жители, погибшие и выжившие. Есть их семьи. Нет обмена болью. Боль и там, и там. И если миротворческие активисты вместо того, чтобы искать новые форматы, будут подчиняться инерции, мы пойдем по кругу.

Особенности обстановки в наших странах, интересы третьих сил, конечно же, оказывают прямое влияние на миротворцев. Если граждане Армении и Азербайджана смогут выработать наконец стратегию реального миротворчества, сопротивление со стороны властей может быть несбалансированным. Но на то и создаются группы людей по разные стороны фронта, чтобы оказывать друг другу поддержку. На то и есть глобальные правозащитные организации, чтобы оказывать поддержку миротворцам. Страдающий и ноющий в узких кругах миротворец работает не втайне от властей (власти прекрасно знают, кто чем занимается), а втайне от своих сограждан. Он карикатурен. Лучше бы его не было.

Любое действие или бездействие власти должно получать правозащитную оценку. Любой миротворческий проект должен быть акцией, публичной акцией.

Снова отмечу, если будут повторяться старые форматы и методики, будет новая война. Наши общества крайне незрелые, способности людей создавать гражданские структуры находятся в зачаточном состоянии. Нужен отчаянный скачок.

Миротворческим активистам стоит хотя бы признать, что они теряли драгоценное время, потому что они сами не стали правозащитниками, не стали организаторами миротворческого движения. Они хотели ограничиться лишь изъявлением своего желания жить в мире с соседями. И это не сработало.

Опасность того, что оба наших народа будут периодично воевать и война будет стирать все демократические достижения, должна настроить всех граждан на скачок, прогрессивный скачок, который может привести к окончательному разрешению конфликта.

— Теперь вопрос лично о вас. На своей странице вы написали, как однажды убили вашу собаку. Расскажите, когда и как именно это произошло? (если вам не трудно и воспоминание не причиняет вам сильной боли. Мне эта история нужна для фактуры текста, раз мы не можем поговорить лично).

Если хотите поговорить лично обо мне, необязательно говорить о том, как застрелили мою собаку. Я писал об этом в ФБ не для того, чтобы поделиться эмоциями, а чтобы дать ход уголовному делу. И это не получилось. Но хотя бы остался сам факт.

Я могу рассказать, что чувствую сейчас. Я бы очень хотел, чтобы Вы сделали это интервью не сегодня, а 10-15 лет назад, хотя бы 5 лет назад, когда еще проходили Текалинские встречи. Сейчас я заставляю себя говорить на эту тему ценой больших усилий.

Сейчас не время для общественного ажиотажа, который, вопреки стереотипным ожиданиям, развертывается не только в победившем Азербайджане, но и в проигравшей Армении. Все как-то неестественно быстро активизировались.

Есть такая вещь, как интерес мирового сообщества. Сначала миру было интересно, как идет война, теперь миру интересно, чем все закончилось и как можно подключиться к поствоенной ситуации. Мир он такой, динамичный, работает на больших скоростях. И мы, изувеченные этим конфликтом армяне и азербайджанцы, игнорируя естественную потребность замолчать и пережить, входим в эту игру. Многие заняты тем, что я называю мародерством: пытаются найти свое место, или не потерять свое место в наших общественно-политических структурах. Это понятно. Когда все утрясется, те, кто закрепился на различных уровнях истеблишмента наших стран и их обслуживающего персонала, будут действовать по установкам сверху, как привыкли. У них не будет вопросов.

Я лично, в силу своего эмоционального состояния, с трудом отвечаю на эти запоздавшие интервью о миротворчестве. Но вынужден. Нет гарантий, что эта тема будет востребована через месяц, через год. Надо зафиксировать ее на информационном поле, с надеждой на будущее.