«Перейду от терминологии к жаргону»: тюрьма — не армия

В тюрьме мы живем по традициям. Существуют традиции, которые нельзя нарушать. Это вопрос человеческих отношений. Я не пропагандирую воровскую культуру или криминальную идеологию, я не апологет этого, но в то же время уважаю это мышление. В неволе должны действовать внутренние каноны, которые не учитывает закон. Те, кто оказались в тяжелом положении, не должны оскорблять друг друга, поднимать друг на друга руку, говорить на повышенных тонах, использовать друг против друга колюще-режущие предметы и прочее. Будучи в неволе, человек должен чувствовать себя в безопасности. Государство не должно и не может бороться с устоями.

Перейду от терминологии к жаргону. Согласно местному мышлению, за лишение жизни полагается очень плохое наказание. Живущие по нормам традиций не прощают тех, кто лишил кого-то жизни. Там такое не прощается. И это сдерживает тех, кто на воле. Говорят «по одежке протягивай ножки». Если не придерживаешься этого, получишь от кого-нибудь розгами по ноге. Сегодня многие осужденные отклонились от этих понятий. Они думают, что на деньги своего папы могут все. Нет!

— А деньги много вопросов решают в тюрьме?

Деньги всегда решали вопросы. Если есть деньги, тебе могут присылать Marlboro. Деньги обеспечивают тебе комфорт и уважение. Большинство осужденных бедны, ты даешь бедным сигареты, чай, кофе и пользуешься уважением.

Но есть нюансы… как бы ты ни был богат, сколько бы денег у тебя ни было, никто не примет от тебя папиросу, например, в случае сексуального домогательства по отношению к несовершеннолетнему: как бы человек ни был богат, тюремная общественность не примет от него и спички. В этом и заключается смысл традиционных норм.

Государство смотрит со своей колокольни и принимает это за негативное явление. Давайте посмотрим на то, где эта человеческая идеология совпадает с государственной. В вопросе о том, что жизнь — наивысшая ценность. Если меня осудили за кражу, а кого-то — за изнасилование, в глазах общества мы оба осужденные, но в тюрьме наши деяния не могут быть приравнены, поставлены на одну чашу весов.

— Наличные в тюрьме бывают нужны? Для чего?

Сейчас — не очень. В настоящее время возможности сделать что-то на наличные нет. В те времена были ставки: нужно было платить, чтобы жить в какой-то конкретной камере. На самом деле это никому не было выгодно, потому что приводило к конфликтам, дракам на ножах и прочему. Сейчас поспокойнее. Деньги сейчас нужны в основном на случай, если, например, человек не может сделать зубы или решить другие проблемы со здоровьем за счет госзаказа. Хотят они того или нет, на дворе 21-й век, и людям нужно средство связи. У меня тоже находили телефон. Да, меня наказывали. Но искоренить это невозможно. И государству это не под силу.

— А почему это не узаконивают? Пусть узаконят.

Мы не достигли уровня Швейцарии, чтобы узаконивать это.

— Что случится, если узаконить?

— Вырастет увлеченность азартными играми. То, чего не могут сделать вживую, будут делать онлайн. Наркоманов станет больше. Наличные перейдут в онлайн — IDram. Одним словом, возникнут еще большие проблемы. Сейчас же мера «дозволенного» соблюдается. Всегда могут наказать. Вопрос в том, что искоренить это им не под силу. Даже если построят новую тюрьму, создатут условия с нуля, максимум через два месяца в камерах появятся сотовые.

Через Интернет решается много проблем осужденных: содержание семьи, уход за несовершеннолетним, за пожилыми родителями… Не будь у меня телефона, у меня не было бы возможности 4 года помогать семье. Я на все был готов, чтобы иметь этот телефон.

— Есть нужда в работе?

Есть. Когда люди остаются без дела, начинают обмениваться опытом. Говорят о своем прошлом. Или ты должен научиться способам воровства, разбоя, или спрос на обучение должен заполняться чем-то другим.

Приведу пример из своего опыта. Я очень взволнованно выступал на заседании по вопросу досрочного освобождения. После приговора судья спросил: «Почему ты разволновался?». Я сказал, что жил в камере на 4-х, трое их которых — наркоманы, один — конченый бензинист, они каждый день говорили об одном и том же. Или я должен был стать химиком, сменить профессию, или… Я сказал: «Хочешь, расскажу, как кофеин фильтруется из аскофена при помощи бензина, как кофеин фильтруется при помощи бензина и фосфорного раствора, какой процесс кипения происходит, какой фильтр, почему этот порошок высыпают в бутылку с бензином и ацетоном, трясут, затем кипятят, очищают, забирают осадок и делают себе инъекцию». Я спросил «хочешь, я расскажу весь этот процесс — от начала до конца?».

Чему ты там научишься: что лучше — кокаин, героин или опиум? Узнаешь, как фильтруется при помощи ваты, какую роль играет «Новокаин», в какую вену лучше делать укол, лучше в пах или другое место. Представь себе, я не употреблял, но слышал об этом ежедневно в течение трех лет.

Судья мне сказал: «Уходи, не хочу тебя больше слышать».

Жизнь там закрытая. Вмешиваться никто не имеет права. Разговаривать, называя имена, нельзя. Я это принимаю. Но есть вещи, от которых устаешь. Наркоманы всегда друг друга находят. Лечения не существует, если дело дошло до иглы. Завязать может один из тысячи. Они всегда найдут кого-то, кто обеспечит деньгами, чтобы запастись всем необходимым.

Если тебе 50 дней напролет будут твердить «это хорошая вещь, хорошая», наверное, в какой-то момент возникнет желание попробовать. Трудно дается первая попытка. В тюрьме есть наркотики, их продолжают принимать. Если переводишь их на зоны открытого типа — все. ПВО Республики Армения не в силах бороться с таким количеством дронов.

— Работа какого типа есть в тюрьмах?

Парикмахер, если есть такая возможность, уборка, раздача еды в столовой. В среднем в уголовно-исполнительных учреждениях должно быть 180 рабочих мест для заключенных. Но на всех местах нарушаются рабочие часы. Если на работу уборщика нужно регистрировать 10 работников, на деле регистрируют только 2-х. Остальных берут на условиях общественно-полезного труда — на 2 часа в день. На самом же деле люди отрабатывают по 10 часов в день.

Расскажу о столовой. Сейчас у нас судебное производство в связи с тем, что человека не зарегистрировали, привлекли к общественно-полезному труду в УИУ «Армавир» — на 8 часов. Этот арестант выходит в 8 часов утра, а вернуться в камеру ему удается только в 21:30. В том числе — в субботу и воскресенье. Работающие на 2-3-х ставках получают минимальную зарплату в 78 000 драмов, хотя должны были получать 200 000 и 20-30% поощрительных выплат, подобно остальным сотрудникам учреждения. Когда этого не происходит, когда начальники ведут себя неправильно, оказывают давление, работники проводят забастовку, и персонал УИУ на уровне замначальника послушно надевает халаты и начинает раздавать еду.

Оплачиваемых рабочих мест должно быть 180, но их никогда не бывает. Они говорят «у нас 90 свободных мест, никто не идет работать». Я обратился, чтобы мне предоставили штатное расписание УИУ «Севан». Никогда не дадут.

Осужденные по тяжким статьям не могут входить в столовую, иметь доступ к железному ножу. Осужденный за изнасилование не раздает еду в столовой, он в основном остается в группе уборщиков. Приговоренные к пожизненному тоже не могут, но по другим причинам. Это внутренний регламент.

Работа уборщика бывает «по желанию», но скажу открыто — этим занимаются те, кто должен быть наказан с моральной точки зрения. Зарплата переводится на внутренний счет, если не расходуется в учреждении — существует процедура перевода денег семье.

Порядок такой: в столовой работает 10 человек, 5-х из них регистрируют, их зарплата делится в том числе между незарегистрированными. То есть они сами делят между собой, чтобы было по-справедливости.

В тюрьме действуют мастерские. Например, заключенный сделал эти четки, мне понравилось, я беру, говорю родным перевести деньги, и он их тратит.

***

Нет, в тюрьме не как в армии. В армии — хулиганство.

Мне не знаком никто, кто не чистил туалет в своей камере. Кем бы он ни был. Это дом. Камера на 5 человек, кто должен прибираться в нашем туалете, нашей бане?

Одного парня из Сисиана приговорили по статье об убийстве, после событий в Шуши его привезли сюда — в «Нубарашен». Они поспорили в армии из-за мытья туалета, стали стрелять друг в друга. Сам он был ранен, второй — скончался. Его осудили за убийство. На третий день мы ему говорим: сегодня уборка за нами. «Как так — уборка?», — отвечает. «Да, — говорим. — Сейчас увидишь, как мы делаем уборку». Выливаем государственную зубную пасту, мочим кафель в туалете, обмазываем его, унитаз, все вокруг. Другой наш друг — вор в законе с восьмиконечной звездой на плечах — тоже чистит. Это видит парень из армии и спокойно начинает убирать вместе с нами. После уборки ополаскиваемся, завариваем кофе, разрезаем торт, чтобы поесть. А парень сидит, думает. Потом говорит: «Я самая настоящая скотина — убил человека из-за мытья туалета, а попал сюда — мою».

Нет человека, который был осужден и не мыл туалет в своей камере, карцере. Не верьте в такое. В «Горис»-е и других местах весь греф в свое время раздавался через канализационные трубы. Они так следили за чистотой канализационных труб, что забирали оттуда товар. Использовали в течение одного часа в день, в остальные часы соблюдали чистоту. Все проходило из унитаза в унитаз. В «Советашен»-е было так же. Чистили зубными щетками или щеткой для обуви. Если кто-то скажет «я этого не делал», никогда не поверю. Я 6 лет жил в тюрьме.

В армии царит хулиганство. Ее сравнивают с воровским миром, не имея представления о жизни внутри тюрьмы.

— Термины те же — смотрящий части, смотрящий на зоне.

— Нет, не те же. Он сержант, слу-жа-щий государства. Служащий — по своей сути служащий, а он — не подчиняющийся. Человек с такими традициями не может ужиться с другим. У одного из них погоны. Надеваешь обычную форму рядового, и на тебе уже погоны. Это изначально невозможно сравнить с жизнью человека, живущего по внутреннему регламенту, он не может быть частью этой традиции, это несравнимо с воровской тюремной традицией.

В армии не тюремные устои, а неизвестно, какие. Это придумали дети. 18-летний парень, не видевший жизни, фантазирует, будто он — самый сильный… Все они — исполнители приказа. Исполнитель приказов не может сравниться с тем, кто живет но нормам традиций.

Есть отсидевшие журналисты, которые никогда об этом не говорят. Они так и не поняли, за что их вообще приговорили или почему к ним там плохо относились. Мне известен случай, когда журналист был приговорен к сроку за попытку изнасилования несовершеннолетнего. В тюрьме ему показали «достойное» отношение, теперь он вышел и борется с криминальной субкультурой. Брат, а что они должны были делать? В лоб тебя целовать?

***

90% преступлений — экономические: кража, повторная кража и прочее. Лучший способ наказать этих людей — домашний арест. Государство должно перейти на немецкую модель. Домашний арест. И принудительное образование. У людей должна быть профессия, за этот срок они должны получить профессию. Пока политика государства в вопросе преступлений не изменилась, количество повторных преступлений не сократится. Если ты берешь человека, сажаешь и ничему хорошему при этом не учишь, он выйдет и сделает то же самое.

см. часть первая: быт

см. часть третья: начальники тюрем