О Карабахе: Авторитаризм, замешенный на национальной травме, оказался сильнее национализма, замешенного на безответственности

Президент Азербайджана Ильхам Алиев, поздравляя соотечественников с возвращением Агдама, превращенного за время оккупации в руины, заметил: мы не разрушали их города, хотя могли это сделать. И упомянул города, которые считает таковыми: «Уничтожить Ханкенди для нас не было бы большой проблемой». Говоря о карабахской столице Степанакерте, Алиев использовал его азербайджанское название, но сути это не меняет: Карабах в Баку своим не считают. Что очень многое объясняет.

Теория неслучайных процессов

Азербайджанская армия после взятия Шуши могла сходу взять Степанакерт, но Баку не просто остановился, но и согласился на ввод в зону конфликта российских миротворцев, неприятие которых с 1993 года считалось вечным и незыблемым, как герб и гимн. Конспирология наделяет своих героев даром сверхъестественного предвидения и глобального планирования, а развязка и в самом деле вышла такой, какой ее ждали в Армении и в Азербайджане еще в апреле 2016-го. Это называлось «планом Лаврова» – дать Баку зеленый свет для наступательной операции, дождаться, когда предчувствие катастрофы в Армении станет нестерпимым, и настойчиво предложить свои миротворческие услуги. Тогда не получилось, и не могло получиться, о чем Москва знала лучше других. Баку не собирался менять свою позицию – если миротворцы, то только многонациональные.

Теперь Баку согласился, в чем многие и усмотрели победу Москвы, в том числе и над Азербайджаном. Успех Москвы несомненен. Но только миротворцы здесь ни при чем. И теперь это точно так же хорошо знают и Баку, и Анкара…

Начать надо с хронологии. Она принципиальна. Комментируя задним числом планирование своего миротворчества, российский МИД признал, что прорабатываться эта тема начала где-то 10 октября. Оснований подозревать МИД в лукавстве в данном случае нет, тем более что этот день для этой войны неслучайный. До него война почти две недели шла за руины занятых Арменией азербайджанских районов по периметру Карабаха. А вот 10 октября уже пал или стал окончательно обречен Гадрут, первый город войны на территории самого Карабаха.

Именно после падения Гадрута Баку выступил с первым серьезным мирным предложением. Оно было для Армении, конечно, хуже, чем Мадридские принципы, но фатально с ними еще расходившееся: освобождение районов вокруг Карабаха, и где-то в перспективе обсуждение его будущего. Теперь, конечно, без видов хоть на какую-то независимость, но, с другой стороны, и прежде ее перспектива выглядела довольно смутной. На этом Баку предлагал закончить, что выглядело совершенно логичным.

Судьба оккупанта

Как ни странно, оккупантом Алиев, похоже, быть не собирался. Даже в Азербайджане многие аналитики тогда считали взятие Гадрута достойным венцом операции. По некоторым слухам, в Вашингтоне к тому же, при согласии Еревана на мир, на встрече министров иностранных дел готовилось обсуждение некоего «иерусалимского» статуса Шуши – это, действительно, хорошая аналогия для понимания важности города для обеих сторон.

После возвращения под азербайджанский контроль Джебраила судьба еще двух районов, Кубатлинского и Зангеланского, фактически отрезанных от основных армянских сил, выглядела решенной (как оно и оказалось), значит, под прицелом оказывались Лачин и главная из двух дорог из Карабаха в Армению. Не оккупация, но контроль – что еще надо было Баку в такой ситуации, тем более что дальнейшая война могла испортить все впечатление, ибо дальше все могло быть намного хуже. И, главное, зачем? Какой бы святой ни была для Азербайджана территориальная целостность, Ханкенди, как было сказано, «их» город. Флаг над Степанакертом – это для самолюбия, для рейтинга, а для жизни он совершенно неактуален. Зачем гробить людей за Степанакерт, который, обезлюдев, станет совсем неподходящей иллюстрацией к славной победе? В общем, граница НКР с занятым Гадрутом – самое время и самое место достойно все свернуть, тем более что, как показали позднейшие признания Пашиняна, для него печальные перспективы кампании военной тайной не были.

И все бы логично для всех завершилось. Баку мог готовиться к переходу к пожизненным президентским срокам. Москва могла вернуться к более важным делам, оставив соответствующему отделу МИД разбираться с ситуацией, которая сложилась в этих краях после усугубления турецкого фактора. Даже Ереван избавился бы от головной боли в виде районов, которые, как все всегда понимали, все равно придется отдавать, но каждый правитель понимал, что подпись под этим актом – это подпись под актом отречения от власти.

Но Пашинян, оттягивая очевидную развязку, словно попытался втянуть и Алиева в свое военно-политическое самоубийство. Один из лидеров армянской оппозиции Эдмон Марукян рассказал, как в те дни Пашинян, отбиваясь от обвинений в том, что не просит Москву о помощи в прекращении войны, отвечал: да позвонить Путину – не проблема, проблема в том, что нужно не прекращение войны, а гуманитарное перемирие, чтобы перегруппироваться и пойти в наступление. Если в этом рассказе есть хоть крупица правды (а его пока никто не оспорил), надо полагать, для Кремля такие подходы тоже секретом не были. А она уже неплохо изучила своего революционного партнера, чтобы догадаться, что с саморазоблачением он будет тянуть до конца, даже самого ужасного. На чем можно строить самые смелые планы.

В общем, даже если бы Москва и захотела, она бы ничем не помогла Алиеву остановиться там, где ему было удобно выйти. И из Гадрута азербайджанцам пришлось идти тяжелым победным маршем на тот север, на котором его с этого момента, вероятно, и ждал со своим пресловутым планом Лавров. Ведь, повторимся, после падения Гадрута и получили, как уверяет российский МИД, команду готовиться к выдвижению ульяновские десантники.

Возможно, все заинтересованные стороны стали обсуждать с этого момента не столько прекращение войны, сколько систему бонусов, которые из-за упорства Еревана, как вдруг выяснилось, можно будет из нее извлечь. И завоевали ли азербайджанцы Шушу, или Еревану просто было предложено ее, действительно, сдать в качестве условия прекращения войны, которая уже окончательно превратилась в избиение, уже не так важно. В конце концов, история взятия карабахцами неприступной и укрепленной Шуши в 1992 году описывалась в тех же выражениях, что и сегодня – с непременным рассказом про рукопашную и прочими загадками, которые никому уже неинтересно разгадывать.

Бизнес-центр «Приграничный»

Карабахский конфликт – единственный из постсоветских, где у Москвы не было ни своего фаворита, ни монополии на урегулирование. Так что все предположения о том, что Турция ее вытеснила, несколько преувеличены. Турция заполнила то политическое пространство, которое все равно не было занято, – при этом несколько его оживив. Даже если бы все закончилось в Гадруте, без фатальных для Армении последствий, Москва уже получала приз – участие сразу в двух форматах дальнейшего влияния на процесс. Один официальный, но бессмысленный – Минская группа ОБСЕ. Другой неформальный, но действенный – вдвоем с Турцией, безо всякого Запада, с опытом давнего симбиоза, по нынешним временам выгодного обоим особенно. Что там будет в стратегической перспективе, конечно, непонятно, но Москву стратегическая перспектива все равно интересует не больше, чем продавца мороженого глобальное потепление.

Но когда Ереван довел дело до потери Шуши, все стало еще интереснее. В том числе и с Турцией.

В рамках традиционного треугольника Москва-Баку-Ереван Алиев, возможно, и не решился бы на монополию российских миротворцев. Но в квартете с Анкарой все бонусы сложились. Алиев — победитель, собиратель и возродитель. Турция, потратив минимум ресурсов, решительно раздвинула границы региона, в котором с ней следует считаться. Москва исполнила «план Лаврова».

Но есть и коллективные бонусы, которые, как все кумулятивное, превосходят индивидуальные. Они проистекают из открытия коммуникаций, не заработавшие тридцать лет назад. Прямой путь в Азербайджан и дальше, если все получится, получит не только Нахичевань (что само по себе было азербайджанской мечтой не меньшей значимости, чем Шуша), но и Турция. Она при удачном раскладе может стать вместе с Россией соучредителем очень интересного хаба там, где смыкаются границы Азербайджана, Ирана, Турции и Армении. С новыми и хорошо забытыми старыми автомобильными и железными дорогами, авиационными маршрутами, трубами, и возникающих, что не менее важно, вокруг них инфраструктур, которые и итог мира, и его гарантия. Может, конечно, и не получиться, и тогда Анкара ничего не теряет из того, что уже приобрела. А если получится, участие, причем привилегированное, в таком бизнес-центре стоит для Анкары того, чтобы присоединиться к России и убедить Баку в том, что российские миротворцы – зло чисто формальное.

Соседство как гарантия

Ведь и «план Лаврова» оказался не совсем тем, чем представлялся. Москва извлекла из этого сюжета куда больше, чем воспетые «планом» миротворцы.

После всего, что случилось, они окончательно перестали быть прежней самоцелью, хотя символы по-прежнему многих обманывают. Средством возможного военно-политического влияния на Ереван и Баку, каким они и раньше были бы не очень, сегодня они уже не станут вовсе. Пугать Ереван тем, что в случае чего Азербайджану поможет полностью подчинить себе Карабах? Но зачем? Позволить в случае надобности Армении провести молниеносный реванш? Тоже довольно трудно представить себе выгоду, ради которой Россия пойдет на риск серьезного обострения, в том числе и с Турцией. То есть, конечно, мир меняется, и в нем возможно все, но ведь и горизонты планирования Кремль привык выстраивать без стратегического романтизма, только здесь и сейчас. Значит, миротворцы, в отличие от абхазского, югоосетинского и приднестровского случаев, здесь будут выполнять исключительно инструментальную и необходимую военно-техническую функцию – творить мир, который без них, действительно, подвержен немалым рискам с обеих сторон. И все это, возможно, еще одно объяснение сговорчивости Баку, которому к тому же надо что-то решать и с теми территориями бывшей советской НКАО, которая перешла под его контроль – за исключением, конечно, Шуши, которая стала нежданным суперпризом.

Ведь не только в Армении, но и в Азербайджане многие полагают, что уничижительно брошенное Пашиняну Алиевым «ну, и где теперь статус Карабаха?» на самом деле – стартовая переговорная позиция. Ведь для Алиева нынешняя победа не окончательна, пока не оживут возвращенные Агдам, Джебраил, Кельбаджар. Но чтобы люди возвращались в Джебраил, недостаточно там что-то выстроить. Нужно, чтобы не стреляли, чтобы возвращающиеся не чувствовали себя на собственной земле израильтянами на Западном берегу Иордана. Лучшая гарантия — соседство. Значит, сам Баку должен быть заинтересован в таком формате жизни в Карабахе, чтобы и Гадрут был не гарнизоном, а местом, куда не побоятся вернуться армяне, месяц назад из него ушедшие. И, может быть, что-то в Гадрутском районе, подконтрольном сегодня Баку, но не очень ему нужном, можно будет выгодно выменять у армян на что-то в Шушинском, без которого Шуша логистически неполноценна.

Последний лайк революции

Но это только часть печальной правды.

Конечно, в XXI веке война за территории с моральной точки зрения выглядит нравами Дикого Запада до прихода Канадской конной полиции, а с технологической – луддитскими привычками крушить станки. Но ведь в этой анахронистической реальности живут не только те, кто наступает. Те, кто мирно отказывается от переговоров, точно так же подписываются под готовностью ради территорий (причем в их случае совершенно не нужных) отправлять под пули своих детей и бомбить чужих. Баку и Ереван говорили на одном языке, одни считали нормальным вдарить по Армянской АЭС, другие – по Мингечаурскому водохранилищу.

Авторитаризм, замешенный на национальной травме, оказался сильнее национализма, замешенного на безответственности, – вот самый печальный итог войны. Два с половиной года революции в Армении – это нескончаемые обращения к площади, которая была объявлена народом. А раз народ – источник власти, то и ответственность за ее ошибки и провалы тоже несет он, стало быть, не несет никто, в чем и прелесть прямой демократии, которой заставили восхищаться весь мир армянские революционеры. Ставка на традиционный национализм была в этой ситуации безошибочной, она полностью соответствовала формуле нулевой ответственности, потому что ни одна другая идея (кроме, может быть, классовой или религиозной) не способна с такой эффективностью заменить политический процесс и общественную дискуссию. Все тлен, хоть левые или правые, хоть Запад или Восток, хоть прогресс или реакция, если их не рассматривать в смысле вредности или полезности для нации. Нация – неоспоримая первичная ценность, она не может быть неправа, она – судья и главный критерий, и властители дум, повторяя про тысячелетние земли или нацию, которая превыше всего, или тысячелетние земли, не боятся ассоциаций и вызывающих рифм. И «если Украина дружит с Эрдоганом, что ж, значит, пусть будет и Крым российский, и Донбасс тоже…». Сотни, сотни лайков.

Революционная власть всерьез поставила на тот беспримесный национализм, который прежде выглядел немного анекдотом, над которым посмеивались порой и сами армяне. И если бы не война, могло бы повезти. Но когда от смешного до трагического путь оказался прискорбно незаметным, выяснилось, что ничего другого, более запоминающегося, не было, а Левон Тер-Петросян, взявший на себя ответственность, в том числе, и за разрушение мифа, был изгнан. Ответственность – ключевое слово, и Пашинян пошел другим путем, в чем и признался, когда было уже фатально поздно: я знал правду всегда, я знал, что мы проиграем, если не уступим, но я не мог вам этого сказать, потому что вы бы этого не приняли. Он, действительно, как признают многие, был неплохим журналистом, если так точно сформулировал модель власти, так бесславно проигравшую всем…

Нация вместо свободы

На таком фоне азербайджанская модель смотрелась куда более для наших широт традиционной. Авторитаризму обязательно нужен свой национализм, но в азербайджанском варианте, на фоне армянского, беспримесного и классического, как древняя история, он выглядел скорее как попытка доказательства своего права на такое же существование. При этом власть могла довольно динамично его интерпретировать, используя в качестве импульса карабахскую травму, с которой, собственно, и началась новейшая история страны. Если надо – национализм мог выглядеть гражданским или национально-освободительным. Если нужно по-другому, его можно было лепить из старательно культивируемой армянофобии (симметрично азербайджанофобии в Армении) и ликующе оправдывать Рамиля Сафарова, азербайджанского офицера, зарубившего топором армянского коллегу на курсах НАТО в Будапеште. При необходимости этот национализм мог выглядеть азербайджанским, а когда надо – общетюркским.

Но если в Армении национализм для власти был способом уйти от ответственности, свалив ее на Нацию, то для авторитаризма ответственность – неизбежная нагрузка к всевластию, и национализм был способом его укрепления. Авторитаризм методичен, формула авторитарного национализма – не «Нация превыше всего», а выбор между Нацией и свободой, и война показала, что выбор этот предельно прост. Президент, сказавший, что у нас много проблем, которые надо решать, но главная – Карабах, услышан. Прогрессивные журналисты, правозащитники, оппозиционные политики встали в один ряд с властью, забывая о противоречиях и дерзя Европе вообще и Франции в частности, не забывая напомнить, что Армения страдает от того, что ее возглавляют агенты Сороса. И раз торжество достигнуто благодаря авторитарной власти – что ж, дай ей бог здоровья, и позор тем, кто против того, чтобы тысячи людей гибли за родные и священные химеры.

Не миротворцы приходят на эти пространства, а пространства возвращаются туда, откуда не успели по-настоящему уйти, и выбор сделан. Над победно гудящими автомобилями на бакинских проспектах реют турецкие и российские флаги. А в Армении этот выбор еще хуже и уже. Слишком многие продолжают считать, что худшее в этой войне – потеря Шуши. И некоторые спрашивают: не поможет ли нам Россия ее вернуть?

Вадим Дубнов, источник Эхо Кавказа