Как бы поступила моя сестра-шушинка

Мы с сестрой пьем холодный кофе на балконе очередной арендованной в Ереване квартиры. Ее младший сын, надев новую форму сборной Аргентины с именем Месси, сидит в телефоне, средний собирается на встречу с друзьями, старшая дочь учится во Франции — уже до Парижа дошла, а значит, жди роста расходов. Другую мою племянницу нужно отправить в летний лагерь, туда же — тысяч 20…

Ее муж, оставшийся в заблокированном Степанакерте, назвал сестру злопыхателем: ее удивила подготовка к предстоявшей свадьбе кого-то из родственников. «Разве сейчас до этого? Людям есть нечего», — сказала она.

— На самом деле, — говорит она мне, — сейчас тем, кому и раньше приходилось несладко, стало еще тяжелее. Недавно Сильва звонила, у нее пятеро детей… Уже и не знает, куда идти, деньги-то на руках есть. Говорит, что хочет вместе с детьми пешком пойти к КПП, потребовать открыть дорогу.

В междусобойных разговорах люди проговаривают то, о чем «стыдно» говорить публично. К примеру, что Араик Арутюнян, который сидит на центральной площади Степанакерта и неизвестно, чего хочет этим добиться, вряд ли голодает [26 июля он решил прекратить сидячую забастовку].

— Знаешь, ради чего это? Были ж люди, которые на месте обращались к русским, говорили «дайте нам пройти, поговорить с азербайджанцами». Так вот, это делается, чтобы помешать им. Типа все, сидите здесь, я с вами. Что это такое? Я вот думаю: если бы я там осталась [в блокаде], взяла бы детей и пошла добиваться, чтобы дорогу открыли. Столько говорили о чести, что теперь и не выбраться из-под этого груза… Ждут, кто первым это проговорит, чтобы поддержать, чтобы самим избежать этого «стыда».

Прошла неделя. Пашинян провел пресс-конференцию. Долгие разговоры, длинные вопросы, в том числе о том, кто станет оплакивать его после смерти, аудиозаписи обращений карабахцев к премьеру, которые включались журналистами с телефонов… Неплохая штука демократия, пусть измученная, безногая, безрукая.

Кого на свои пресс-конференции приглашали и приглашают лидеры оппозиции, жаждущей прийти к власти, спекулируя вопросом Карабаха, и на какие вопросы они отвечают?

Вечером сестра спросила, смотрела ли я пресс-конференцию. «У меня мандраж», — сказала она. А я давно стараюсь избегать таких тем. И Пашинян вчера сказал, что он — премьер-министр Армении. Простой факт, о котором ему стоило помнить всегда и напоминать себе об этом, начиная с 2018 года. А не ввязываться в процесс с каких-то новых точек.

Теперь люди не воспринимают эти, казалось бы, факты. Да и с чего бы: сопротивление велико, но, значит, стоило избегать авантюр.

Теперь большая часть сказанного кажется половинчатой.

А был ли удобный случай, была ли у общества возможность прислушаться к разговору о неприятных реалиях (не отвлекаясь на медиа, СМИ, фейсбуки), были ли времена, когда зачинщиков такого разговора не заклеймили бы смехотворным и очень политическим «предатель», когда это не привело бы к искусственному переполоху?

Ведь так очень просто закрыть рот тем, кто ставит под сомнение уже прижившиеся, спущенные сверху идеи.

Вчера я представила, что карабахцам удалось вырваться из блокады, приехать в Армению. Их — отчаявшихся, снова все потерявших, с кучей насущных проблем — в какой-то момент снова станут зазывать на площади, на собрания оппозиции. И снова сложится ситуация, когда в Армении смена власти или приход к ней якобы должен обуславливаться Карабахом.

Положением карабахцев станут спекулировать, в результате сестре в своем ереванском офисе снова придется делать вид, что она не слышит шепот коллег, недовольных карабахцами.

Параллельно гонке «кто больше любит Арцах», под неослабевающее отвращение к главарям карабахского клана попадают «доступные» карабахцы: таксист на полпути высадил из машины мою сестру, бывшую шушинку, за то, что по телефону она говорила на карабахском диалекте.

М.А.